– Знаю. – И я пошел прямо.

– Куда вы идете?

– Исполнять мои обязанности.

Когда мы приблизились к кованым воротам, я пригладил волосы и поправил галстук.

Впереди хищной стаей стояли репортеры, направляя объективы своих камер через решетчатую ограду. Мое лицо сделалось непроницаемой каменной маской.

– Приземлились, сэр.

Я вздрогнул и глянул через мутное окошко вертолета. Мы сели на бетонную пыльную площадку в моей вашингтонской резиденции.

Вдали за забором колыхались в жарком, влажном июльском воздухе красные клены. Резиденция располагалась неподалеку от старого Вашингтона, за рекой – словно гнездышко, спрятавшееся посреди холмов Вирджинии от наступающей отовсюду урбанизации. Дом был выстроен в стиле поместий южан перед Гражданской войной. Деньги на этот подарок мне собирали по подписке, когда заканчивалось мое первое хождение во власть.

В доме было семь спален и полно веранд и террас. На участке также располагалось много беседок, увитых плющом флигелей и небольшой коттедж. Все это ограждали высокие каменные стены.

Я как мог отбрыкивался от незаконного подношения, но в конце концов победил здравый смысл Арлины. Дом требовался прежде всего нашему маленькому Филипу: Фити должен был где-то жить, а сбережений у меня оказалось – кот наплакал.

– Ты это заслужил, – убеждала меня Арлина, и в итоге мне пришлось пойти на попятную.

Торчать в Ротонде в Нью-Йорке становилось тошнее день ото дня, и я старался бывать там как можно реже. Конечно, на сессиях Генеральной Ассамблеи надо было присутствовать. Возникали и другие ситуации: например, мое правительство нуждалось в защите от нападок разных выскочек из Земельной партии. Приходилось осаждать и так называемых независимых парламентариев, которые из кожи вон лезли, чтобы устроить какие-то свои делишки. Дай волю всем этим ребятам – и они в два счета проголосуют за вотум недоверия и свалят любое правительство.

Но когда мое присутствие в Нью-Йорке не являлось крайней необходимостью, я работал дома и принимал делегации и всевозможных представителей в своей комфортабельной берлоге. Может, кому-то это было и не по нраву. Но ежели я людям не нравлюсь – пусть выберут другого.

Система выборов у нас получилась сложной донельзя. Члены Ассамблеи выдвигались от регионов, соответственно странам и народам. Они занимали свои кресла 4 года – если правительству не выносился вотум недоверия, если не менялось законодательство или Генеральный секретарь не распускал Сенат и Ассамблею и не назначал новые выборы. С другой стороны, Сенат не мог отправить в отставку правительство, вынеся ему вотум недоверия, но мог бесконечно тянуть волынку с новыми законами. Сенаторов выбирали на шесть лет, и они были настолько независимы, что это противоречило здравому смыслу.

Я протер глаза. Несмотря на все мои привилегии и причитавшиеся мне удобства, межконтинентальное путешествие было утомительным. Во время двухчасового суборбитального перелета из Лондона я немного подремал, но мое стареющее тело все еще требовало отдыха. С легкой тоской я вспомнил тесную униформу, в которую когда-то облачился, получив звание гардемарина, а потом и капитана. Тогда небольшой недосып только бодрил меня – или мне так казалось. Я зевнул:

– Где Арлина?

Марк Тилниц что-то зашептал в свои ларингофоны и закивал головой в знак ответа:

– Наводит порядок после визита голландцев.

Это означало, что она руководит прислугой. Меня бы удар хватил, если б я увидел, как она собственными руками моет стаканы. Мы с ней по горло насытились устройством быта в молодые годы. И все же мы здесь жили и должны были иметь что-то, кроме помещений для официальных встреч и приемов. С готовкой и уходом за садом нам помогали, однако в собственный кабинет я не пускал никого, кроме моего гардемарина. А со своими помощниками из ООН общался посредством мобильника, е-мэйла и факса.

Я поднялся на веранду. Двойные стеклянные двери уютного кабинета манили меня. Я поколебался – и выбрал другой путь, шагнув в освещенную солнцем приемную, где располагался стол моего адъютанта, окруженный голографическими экранами. Мои помощники смотрели на них, комментируя увиденное и услышанное.

– …как старый лев, встретивший стаю волков. Взгляните на него!

– Да, я отвечаю за свой действия. Отвечаю за мое правительство, за Военно-Космический Флот, за жизни этих бедных кадетов. Я серьезно отношусь к своему долгу.

– Что вы теперь собираетесь делать?

– Отправиться домой и начать расследование этого дела.

– А когда найдете террористов?

– Даст бог, поприсутствую на их казни.

– Да, рыбалка предстоит хорошая.

– Он это и имел в виду. Отменил встречу с Винце Канло.

– Господин Генеральный секретарь, независимые требуют расследовать, как финансировалось строительство «Галактики». Означает ли это сделку между вами и Земельной партией?

– Смотри-смотри! Сейчас он им выдаст!

– В этом вопросе все ясно. И мы, и они согласны, что нам необходим сильный Флот. И финансирование такого строительства – путь к достижению этой цели.

Раздался стон.

– Так и есть! Признал, что здесь имеет место сделка.

– Старики не врут. Даже если этот старик… О! Господин Генеральный секретарь! – Чарли Витрек, мой преданный помощник-гардемарин, вскочил на ноги. Джеренс Бранстэд, руководитель администрации, поднялся чуть медленнее. Повисла неловкая тишина.

– Привет, Джеренс.

Здесь, вдали от вездесущих голографокамер, я ослабил галстук и снял куртку, которую тут же подхватил Чарли.

– Господин Генеральный секретарь, вы будете идти на дальнейшие уступки «зеленым» в результате…

– Это оскорбительный вопрос. Нет и еще раз нет. Мы не будем поддерживать терроризм. Эти люди разоблачили сами себя, они пытаются повернуть время вспять.

Бранстэд одобрительно кивнул в сторону экрана:

– Хорошо сказано.

– Вы поддерживаете призыв рейхсканцлера Мундта к повсеместному пересмотру планов по борьбе с загрязнением окружающей среды?

– Нет. Вопрос будет изучаться снова и снова. Мы делаем все, что можем. Мундт защищает дрезденских производителей чипов – между тем принимаемые нами меры не приведут к закрытию этих заводов…

Мне вспомнилось, что я старался говорить примиренчески. Мундт был супранационалистом, членом моей же правительственной партии, но ему приходилось защищать интересы своей национальной промышленности от разных законодательных ограничений. Временами с ним было трудновато сладить. А Уайденер, британский премьер-министр, как раз в это время стал требовать ужесточить природоохранное законодательство. Мне, как Генеральному секретарю, просто надо было держать середину. Экологические проблемы обсуждались столетиями, и я не видел причин рубить сплеча.

– Вызывают ли у вас гораздо большую тревогу трещины в Дамбе Трех Ущелий теперь, когда…

– Выруби это чертову говорилку!

– …в результате дождей озеро наполнено водой на тридцать процентов выше нормы?

Изображение моего лица на экране погасло.

– Держались что надо, сэр, – изрек Витрек. Он пробежался пальцами по прическе, но, как и обычно, упрямые волосы продолжали торчать как попало. Устроить их как-то по-другому гардемарин не мог.

– Что бы я без тебя делал – без твоего одобрения? – нахмурился я.

Парень усмехнулся, слишком хорошо меня зная, чтобы расстроиться.

– Как только вы смогли стоять рядом с этими стервятниками?

– Зажал нос как следует.

Чарли принес мне кофе – черный и крепкий, как я любил. Гардемарин – не лакей, и с ним не следует обращаться как с лакеем. Однако Витрек непостижимым образом находил способ быть полезным, даже когда его ни о чем не просили. Скучновато будет без него, если он перейдет на другую службу.

Словно прочитав мои мысли, Чарли спросил:

– Вы не нашли мне замену?

– Мы работаем над этим.

– Воображаю, как это сложно.

Промолчи я, на этом дело бы и закончилось, но было видно, что он жаждет довести разговор до конца.